Лиссабон, май, победа, [censored]...

Отчет Ratman, фоты и подписи Художник (c)

Утро перед отлетом – лучшее время выезда. Все впереди: дорога, матч, шиза и всевозможные сопутствующие события. Ты задвинул работу и убиваешь несколько часов до рейса. Чем убиваешь – твое дело. На сущевке есть отличный пивной магазин. Сотни сортов. Хорошая идея – начать выезд с нескольких банок эля.
Папа Карло, его сынок – говорящее поленце, Жу-в Большой и я собираемся в столовой одной редакции. Эль водка. Это не по-испански – это через запятую. Сотрудники редакции наблюдают с любопытством. Про каждого узнаем от папы Карло много интересного. Особенно Деревянный Человечек интересуется местным фашистом в татуировках и кожаных штанах. Говорит – признал своего. Звонит Э-а – наш толмач, проводник и шаман. Предлагает встречу по пути в аэропорт. Не знаю как остальные, а я не против. Папа и сын Карлы отказываются. Их везет мама Карло и остановки в пути не предусмотрены. Я от них дурею – говорит старик. Пиноккио морщится и согласно кивает головой. Ну и болт с ними.

Перед дальней дорогой нет ничего лучше чем [censored]. Бергкамп – дурак, мог бы здорово расширить свою географию. [censored] побеждает аэрофобию. С другой стороны - бывает шугняк, но уж никак не от самолетов.
В аэропорту все бегали, суетились, жали друг другу руки и вообще вели себя, как растревоженные пчелы. Им бы всем меду неправильного. Я, признаться, плохо помню, что да как. Сели, взлетели. Попили, поели, поспали. В перерыве попели песен. Про день победы большинство путает слезы на висках с сединою на глазах. Про Катюшу известны лишь факты ее выхода на берег и связи с сизым орлом. Про «Варяга» - отсутствие пощады у кого бы то ни было. Все вместе сплетается в апокалиптическое поппури: Катюша по приказу Сталина беспощадно мочит самураев под напором стали и огня. За слезы наших матерей, эй, Семак, давай забей. Вопреки намереньям Спорткомитета. И Романцев тоже.
Пока летели - высадили иллюминатор. Командир корабля и экипаж – в шоке и все никак не желают прощаться с нами до приезда полиции. Полиция никак не едет. Пока ждем – выясняем подробности: кто-то буянил и его призвали к порядку засунув в иллюминатор. Нежный такой педагогический приемчик. Пилот пообещал, что обратно не полетит. Ну и болт с ним.

Нет более тупой процедуры чем заполнение въездных документов. У бывших советских граждан она вызывает ужас. Сначала все носятся с бланками, потом ищут на чем писать, чем писать. Заняв исходные позиции вертят шеями пытаясь понять что писать. Ощущение, что заполняется не дебильный евробланк, а договор с Князем тьмы: все боятся прогадать. Обладатели дипломов потея и высунув языки списывают друг у друга, как прожженные двоешники. Все от нервов. Здесь бы очень пригодился [censored], но побойтесь бога – это же граница! Здесь же спаниэли и камеры слежения!
Попытался понять, что и где надо писать, но поддался всеобщей панике: сначала пиши – потом думай. Пиши как у других. В итоге в графах национальность и отель проживания у меня значится ambassador, хотя вообще-то я русский и живу в Лисбоа Акореш. Папа Карлы заполняет лист распластавшись животом на прохладном полу. Выводит что-то старательно, яростно отбрыкиваясь от желающих списать. Да он, похоже, вообще рисует! Его отпрыск угрюмо изучает только что заполненный листок. Явно чем-то недоволен. Тоже наверно из наших... Из амбассадоров. Прошли контроли и подверглись нападению соотечественницы. Она похоже употребляла не [censored], а [censored], как минимум. Папа (смешное погоняло, пытался переделать в понтифик – никто не понял: на выезде надо шутить попроще) ее откуда-то знает. Сцена произошедшая между ними может быть описана, как свирепый, безжалостный флирт. Дева годилась Ху-ку равно в дочки, племянницы, кузины, супруги - куда угодно, в общем, годилась. Совместными усилиями оторвали их друг от друга. У нее, похоже, истерика. Ну и болт с ней.

Большой вопрос: нужен ли на выезде хороший отель. В принципе, конечно, не нужен, но с другой стороны - чем больше вокруг роскоши, тем больше возможности явить свою маргинальную сущность. В интерьерах дешевых отелей растворяешься и мимикрируешь, а вот лежа в ауте в ботинках на простынях какого-нибудь холидей-инна, ощущаешь, что живешь полной жизнью, что это евровыезд, а не корпоративная вечерина в дешевом подмосковном пенсике, в конце концов.
Заботу о дальнейшем нашем перемещении взял на себя Э-а. Не в смысле денег, а в смысле добазариться, найти, показать. Вселились в номера. Перетасовались раз пять. Сын пошел на отца и заявил, что жить с ним не желает. Тот, мол, в номере курит, храпит, блюет, дерется всю ночь, а у сынишки на утро красные глаза и морщинки некрасивые. Жу-в Большой радостно сообщает, что у него оплачен сингл, а я устраиваюсь в своем на пару с кем-то из святого семейства номере и изучаю содержимое минибара. Только такой марьяж Папу не устраивает: он дает сыне подзатыльников и обкладывает матом, а меня плаксивым голосом уговаривает уступить место ему, поскольку ни с кем другим, кроме как с сынулей, он сам жить не сможет и житья никому не даст. Делить апартаменты в итоге мне приходится с Жу-вым Большим, о чем я нисколько не жалею: его сингл был больше, чем их дабл, но вопрос – а где изначально должен был жить Ху-к – так и остался открытым. Пока все тестируют душевые и прочие кабины, я возвращаюсь к изучению минибара. Набор вполне стандартный, но чтобы скоротать время - читаю этикетки на португальском языке. Потом - табличку на английском, которая гласит, что каждая поднятая со своего места бутылка автоматически включается в счет за минибар. Последнее меня несколько обескураживает, но с другой стороны, я как бы не при делах: в том номере отцы и дети, а в этом меня вообще нет – сингл. К этому моменту все собираются у нас и информация о том, что за положением бутылок в минибаре наблюдает фотоэлемент, всех страшно волнует. Отец вспоминает историю, как блевал в биде с фотоэлементом: там после срабатывания оптического устройства вверх били упругие струи воды. Все бросаются в наш сортир: проверять биде на наличие фотоэлемента. Его там, естественно, нет. Ну и болт с ним.

Ненавижу и не понимаю европейцев за их стремление в 11 часов захлопнуть двери своих баров и ресторанов. Алкоголизм – наше национальное бедствие, они-то чего боятся? В любой европейской стране помимо обычной выпивки вам предложат два экзотических напитка: местный традиционный напиток №1 и местный традиционный омерзительный самогон. И если первый заслуживает внимания, то второй... Самогон он и есть самогон, как его не называй.
Во главе нашего маленького отряда – Э-а. Рассаживает нас по тачкам, шипит что-то шоферам, и мы едем, судя по всему, в глубочайшую лиссабонскую пердь. Марьино с пальмами. Там прошло его детство, там нас ждут его друзья с [censored]. Падаем за столики типичной стекляшки-кулинарии. Так, во всяком случае, показалось. Парни собирались закрываться, но Э-а знает волшебные слова. Вместе с нами Педро – друг детства и друзья Педро. Пить будем пиво и традиционный омерзительный яблочный самогон. По-хорошему, с Педро не о чем говорить – он фанат Спортинга, но мы ввязываемся в бессмысленный спор. Бессмысленный еще и потому, что мы не говорим по-португальски, а ему вдобавок кажется, что и по-английски мы не говорим. Впрочем, и так ясно: он считает что Спортинг – великий клуб, а ЦСКА –неизвестная команда, и что завтра мы сольем 2:0. Думай что хочешь, только гони [censored] и [censored], которые обещал. Не обманул – все у нас. Мы уже на улице возле угла жилого дома. Выезд удается, еще бы папа поаккуратнее с яблочным самогоном... Впрочем, уже поздно: Дружочек! Ты что же – за спортинг болеешь? Ми-нутччччччку! Сынок кивает на него: теряем старика. При этом счастливо улыбается. Хороший здесь [censored]. Распахивается окно первого этажа и оттуда по пояс вывешивается женщина. Орет нам что-то по-португальски. Нам кажется, что она просит дать ей немного [censored]. Не дура! Мы ржем. Она выкрикивает какие-то проклятья и скрывается в глубине комнаты. Э-а говорит, что пора идти. Он наш командир – на нем какое-то милитари. Мы прощаемся с Педро, вежливо по-русски желаем ему отсосать и удаляемся. Он неплохой парень, судя по всему, но надо же знать, что можно говорить, а что нет. По пути обратно Папа Карло влезает на юнит уборочной минитехники и отрывает от его борта швабру. Хорошо не трубу – всем известны его преференции. Теперь он изображает, как ему кажется, Бабу Ягу. Чистейшей воды плагиат: любой, кто видел Сынулю в роли Гарри Поттера - подтвердит. Навстречу идет ниггер. Реальный обитатель гетто. Папа начинает быстро мести тротуар перед ним. То ли акция в поддержку прав темнокожего населения, то ли пародия на керлинг. Нига воспринимает происходящее крайне настороженно. Папаня пытается его успокоить: Дружжжоччччк!.. Ми-ннутчччку!... Ты что же – за спортинг... Афропортугалец бесшумно растворяется в темноте. Ну и болт с ним.

Иногда кажется, что ночные клубы – наше изобретение. Ни в одном европейском городе еще не удалось посетить приличный ночной клуб: попадаешь или в зашифрованный бордель, или на танцплощадку «для туристов, которым сильно за 30». Где все эти очереди соискателей на фейсконтроль и дресскод? Где чернокожие громилы на входе? Миф. Хотя, нет – вру: в Париже все это было.
Пока мы занимались дегустацией [censored] и кражей уборочного инвентаря, наши друзья, А-т, А-н № и, кажется, неутомимый Р-ум, как стало известно на следующий день, обнаружили рядом со своим отелем легальный [censored], и хотя предложенный ассортимент их не вполне удовлетворил, все равно отправились туда. Дальше, по словам очевидцев, дело было так: там странные правила, прежде чем [censored] [censored], ты должен долго ее поить и кормить, после чего она сообщает тебе цену непосредственно за [censored]. В принципе, [censored] никто и не собирался, парни пошли потусить, хотя это и странно, но А-н № имел вполне себе далеко идущие планы. Он дает грузинского князя, кормит и поит [censored] по полной программе, и вот когда пора уже идти [censored], выясняется, что до необходимой цены ему не хватает пары ойро, да и остальные ходоки поиздержались. В общем, фиксируют они убытки и валят спать. То есть теперь вместо того чтобы [censored] [censored], ты кормишь [censored]. Европппа! Ну и болт с ней.

Еще ни разу на выезде не удалось осмотреть достопримечательности. Всегда находились дела поважнее. В Парме часа два пил пиво на скамейке в каком-то дворике и лишь потом, на выходе, обнаружил, что дворик этот принадлежит той самой Обители. В Лондоне утром перед вылетом промаршировали мимо Вестминстера – вот и вся экскурсия. Каждый раз, побывав в новом городе, и посмотрев из окна автобуса на многочисленные памятники архитектуры и музеи, думаешь о том, что придется вернуться сюда еще раз, для детального изучения. Возможно, с женой. А сейчас - нет смысла париться – пей-гуляй. Вроде посетил город, а он как был для тебя белым пятном - так и остался. 

Э-а с самого начала чувствовал себя ответственным за культурную программу. Поначалу мы думали, что кроме [censored] и [censored] она в себя ничего не включает, но на второй день Че Гевара поднял нас в 9 утра. Поперлись смотреть какую-то крепость. Пока самого Э-ы нет - слоняемся по пешеходной улице. Народу немного. Жу-в Большой замечает, что большинство – пожилые. Говорит: видимо, монетизация у них не удалась. Это политическая шутка, я такие не люблю, но Жу-в Большой, кажется, имел какое-то отношение к политике. Нас достают аборигены в потертых костюмах – предлагают задешево очки. Хочешь – гуччи, хочешь – прадо. Ойро по два. Посылаем их, не забыв добавить вежливое «обригадо». Говорят: Тогда возьмите [censored]. Такой вот у них странный ассортимент. Э-а говорит, что [censored] у них того же качества, что и гуччи. Мы ему верим. К нам подходит конь с разбитой башней. Говорит: зашел вчера вечером в кафе водички попросить, а мне по голове бутылкой. Сочувствуем ему. Все, кроме сынули, – он смеется: Я, говорит, знаю, как они водичку просят. Представляем себе еще раз ситуацию, как ее описал наш новый знакомый. Действительно смешно: дайте, пожалуйста, водички попить!... А ему – в башню!

Много лавок с местным традиционным напитком №1 – порто. Задерживаемся у богатой витрины, сплошь заставленной запыленными бутылками. Ху-к спрашивает у меня – какой лучше взять в подарок московской родне. Советую брать этот и прямо сейчас. Пускай таскает – в замке выпьем. Ему об этом знать пока не надо. Сынок тоже берет себе бутылку. 20 oz. Эта крохотная, сувенирная. Говорит – Галине Борисовне. Странная добрая женщина, которая моет ему полы, если я не ошибаюсь. На большую бутылку для Галины Борисовны не разводится. Ерунда, эту тоже потом куда-нибудь пристроим. Подходит Э-а, А-т, А-н №, Sl-ш и Р-ум. Трогаемся. Замки всегда строили на горе, чтобы затруднить проникновение. Через 100 метров наши инвалиды задыхаются и бормочут невнятное. На полпути находим ресторанчик. За столами несколько немцев. Национальное блюдо у португезов - треска, я читал, но Э-а говорит, что сардины. Не буду спорить. Треска с порто таким, с порто другим, с пивом. [censored]. Немцы таращатся на нас и, кажется, глотают слюни. Мы смеемся им в лицо. Неплохо сидим. Когда трогаемся к выходу - Р-ум возвращается: заметил на столе журнал с капитаном спортинга на обложке.В руках у того - кубок. Монтаж, естественно. Р-ум шаманит: аккуратно по контуру вырывает кубок с обложки и кладет в карман. «Это наше!». Теперь уходим совсем, капитан спортинга тоскливо смотрит на дырку, сквозь которую просвечивается статья о спаде в португальской экономике. Замок как замок, пушки как пушки. Папе хорошо, в глазах - озорной блеск. Незаметно подталкиваю его к каменным столикам. Увидел столики – оживился: а что, может как раньше – портвейн из горла за столиком во дворе?! -Здесь портвейна нету – трагическим голосом говорю заготовленную фразу. Х-ук, победно сверкая глазами, достает подарочную бутылку: А это что?! К нам присоединяются сеньор С-р и сеньора Л-а. Подваливает еще толпа коней. У одного день рожденья, видимо, будет мутить стол неподалеку. А у нас подарка нету. На самом деле есть подарок, конечно же: неужели сынок всерьез рассчитывал Галину Борисовну обрадовать пробиркой портвейна? Соглашается легко – весь в папу. Сидим за именинным столом. [censored] немного. Я отошел сортир искать. Пока ищу - забираюсь на крепостных стенах, осматриваю ров и валы, ворота, сторожевые башни. Впечатляет, конечно. Первая полноценная экскурсия. Бегом, правда. Папу развезло. Сына, в принципе, тоже. Мы хотим в рыбный ресторан. Жу-в Большой все время добавляет «в хороший!». Хороший рыбный ресторан ищем часа два. По пути пал Папа.

В смысле рухнул на землю и дальше идти отказывается. Сын обрадовался, что теперь надо папу в отель волочь, и ему не придется с нами ресторан искать. У него от слова «хороший!» настроение портилось. Всю дорогу деньги считал – свои и отца. В принципе, с его стороны это грамотный ход был – с отцом отвалить. Мы, когда этот ресторан находим, не обращаем внимания ни на машины на стоянке, ни на контингент: пожилые мужички в хороших костюмах при галстуках и со своими кошелками. Обращаем позже, когда счет приносят. Не то чтобы астрономический, но раза в четыре больше, чем в предыдущих гаштетах. Ну и болт с ним.

В новой Объединенной Европе странное отношение к [censored]. Вроде везде с ними борьба, голландский оазис того и гляди прикажет долго жить, а в любой Европейской столице достаточно встать посреди какой-нибудь культовой улицы, принять настороженно-ищущее выражение лица, как тут же к тебе подкатит браза и предложит воспользоваться услугами его супермаркета «Колониальные товары с доставкой». Окружающие тоже с пониманием относятся: мы, мол, и сами - бывает, но только не сейчас. Даже полисы в Лондоне, помнится, на экзерциции с папиросной бумагой посреди улицы в Сохо никакого внимания не обратили.

Я рубашку себе там купил. Лен, все дела. Ну, она как сложена была – так складки и остались. Выглядишь - ну полным мудаком. Пошел в ванну, рубашку на вешалку повесил, горячий душ включил до упора. Пускай отпаривается. Слышу – в номере шум. Жу-в Большой матерится: минибар на ключ заперли. Ну удар потом, треск. Звук открываемой банки и удовлетворенное мычание. Дверь оторвал. Но это же его сингл, в конце концов. Выхожу из ванной: Жу-в Большой лежит на кровати в вызывающем таком стоун айленде, что-то пьет, Э-а на столике [censored] готовит. А заодно [censored]. В углу швабра стоит, которую вчера папа от машины оторвал. Почему она у нас? В это время в коридоре раздается вой сирены. Потом народ туда-сюда пробежал. Мы [censored], нам, в принципе, все равно, что там – облава полицейская, пожарная тревога, авианалет или еще что. Телефон зазвонил. С ресепшена. Жу-в Большой послушал – передает трубку мне. У них, говорит, какие-то проблемы. Я девушке говорю: у нас, мэм, тоже серьезные проблемы, какой-то мудак нам минибар запер, и мы... Она меня перебивает так, невежливо, это, говорит, я знаю, нефига было свое пиво туда загружать. С вас, кстати, штраф, 20 еуро, но это потом, а сейчас у нас эмердженси какая-то, и поговорите-ка с моим шефом. Я трубку положил. Не надо по телефону грубить. Мы еще [censored], тут – стук в дверь. Пошел открывать, а у двери ванной жопа какая-то – клубы пара, как в бане. Это я не рассчитал, когда воду включал рубашку отпаривать. Открываю дверь: на пороге менеджер в костюме. Эскьюзми, говорит, но у нас пожарная сигнализация сработала, люди в лифте заблокированы, у вас все в порядке? Я собрался отвечать, но вижу – он на пар посмотрел, на швабру, на минибар, на Большого Жу-ва, а уж в конце на Э-у за столиком, ну и как-то сник сразу. Да все зашибись, говорю, это я рубашку глажу. А, ну ладно, отвечает, только не курите в номере. Я ему еще раз объясняю: мы не курили, это пар из ванной... А он ушел уже. Ну и болт с ним.

JukoW: По бару дело обстояло так. Отломанную дверцу Саша аккура-а-а-атненько так приставил на место, и собственно говоря, если сильно рядом не топать, она выглядела как целехонькая. Но сомнения глодали поэта-баснописца, "Как же так?!" возмущался он, "сдвинул баночку - плати, а если я не пил!!! Несправедливо!!!"
В расчет не принимался факт, что все банки мы выпили, причем не только у себя в номере, но и у фана Понтифика с отпрыском. "А потом",- не успокаивался Александр,- "нас никто не предупреждал, что свое пиво в бар ставить нельзя и за это штраф аж 20 Евро. Я это вообще-то и раньше знал, что нельзя, но ведь не написано нигде, не написано, да же, Вов, не на-пи-са-но!!! Значит пошли нах, штраф платить не будем."
Потом у Саши возникла шальная мысль встать утречком пораньше, часиков в 5-6  (они-то дебилы европейские, ждут, что мы в 11-12 номер будем сдавать) и потихоньку свалить из гостиницы вместе с вещами, типа на прогулку, и б*дь, не вернуться, на*бав их всех таким образом. Хитрый план разрушил Орландо убийственным аргументом: "Таких, как вы, умников здесь дох, вас с аэропорта зашлют обратно в гостиницу бар оплачивать!"
Решили не рисковать и оплатить. Но все по минимуму, т.е. только за свой номер и без санкций.
Все закончилось банально просто, кони так за*бали весь персонал этой обители, что нам посчитали даже меньше, чем мы реально выпили, только быстрее бы от нас избавиться. Европппа!!! )))

Странно, но когда смотришь футбол на стадионе - самого футбола получаешь меньше. Тебя накрывает атмосфера, твои собственные эмоции, тебе вообще есть чем заняться: пой, шизи, прыгай. Поэтому хорошие матчи хочется пересматривать – теряются нюансы. Ты воспринимаешь игру целиком и не в состоянии сконцентрироваться на эпизодах.
Про матч что рассказывать: сами все видели и пережили. После гола в наши ворота решил, что сольем. Никаких шансов. Сейчас, думаю, вперед побежим и еще получим. Педро вспомнил. На Ху-ка смотреть больно было. Интересно, думаю, сынуля валидол с собой на матчи носит? Когда наши три подряд сунули, смотреть на старика Карло стало еще больнее. Еееееееа! - орет. Прыгает. Португальцы хорошо болеют. Когда хотели – нас заглушали на раз, и пели – мороз по коже. Но все равно думал, что будет круче. По-хорошему они зарядили раза четыре всего, остальное время – просто орали, гудели, ну и пели, конечно, но не так. После матча выходим со стадио – ни одного спортингиста. Как растворились. Все встречные португальцы палец большой показывают, хлопают, поздравляют. Мы, мол, за Бенфику. Наверно специально в городе две команды - чтобы в случае поражения можно было отмазаться. Дальше – гуляния. Заезжаем в номер, кажется [censored], выпиваем что-то, едем на площадь - купать Папу Карло в фонтане. Они с сыном на пару: Друууужочччек! Ты что – за спортинг болеешь? и Европпппа! Спускаемся в вестибюль, проходим через плавающие стеклянные двери, обнаруживаем, что старика с нами нет. Сзади грохот – оборачиваемся: Ху-к, заливаясь хохотом, катится за нами на тележке для чемоданов, приняв позу мужика с «Пропорций человеческого тела» Леонардо: широко расставив ноги, руками вцепившись в огромную квадратную рамку. Стеклянные двери плавно раздвигаются перед ним и так же плавно начинают съезжаться у него за спиной, когда тележка проносится через проем. Одно из колес застревает в решетке в полу и тележка по дуге разворачивается на 180 градусов. По всем законам физики папанино лицо должно встретиться с одной из стеклянных створок, но вновь срабатывает автоматика (опять фотоэлементы!), и двери пропускают тележку обратно. В глубине вестибюля маячат взволнованные лица портье. Подойти к Ху-ку они не решаются. Хватаем папаню под руки и уводим к стоянке такси. Добираемся до центральной площади. Темно, вокруг – пьяные кони. Многие прыгают в фонтан, карабкаются на скульптуры, вяжут им розы. Папаня погружается в мутную воду с головой и плавает по кругу, как дрессированный котик в дельфинарии. Выныривает, отфыркивается и еще кружочек. Сынуля понимает, о чем думает большинство стоящих рядом, поэтому предусмотрительно удаляется с папиным кошельком метров на пятьдесят от фонтана. Наших вокруг не то чтобы много, но подходят новые и новые. Всю вакханалию, кстати, контролируют ровно трое полисов, стоящих по углам площади. Остаток ночи проходит в угаре. Присаживаемся за столик на улице оккупированной красно-синими счастливыми людьми. Ху-к буянит: только что узнали, что в Москве факельные шествия, сожжено несколько киосков. Папа кричит, что этого ему не хватает здесь, в Лиссабоне, и убегает в дальний конец улицы. Через несколько минут к Сынуле начинают подходить незнакомые люди: там ваш папа собирается стулом витрины бить, надо бы его забрать. Сынок заявляет, что не сможет утихомирить отца, пускай бьет – сегодня можно. Задумчиво смотрю на витрину напротив: магазин порто, в витрине бутылки 1918 года. Киваю на нее Ф-ну: если папе все равно какую витрину бить... Жу-в Большой понимает меня с полуслова и начинает подбирать себе кое-что для коллекции. Постепенно доходит и до сына. Истошно кричит: Папа! Папочка! Пойди-ка сюда... И стул прихвати... Но, кажется, погромы Ху-ка уже не интересуют – на нем висит очередная поклонница. С трудом разлепляем их.

JukoW: Ага, точно. я вспомнил эпизод. как Викторыч галантно перед дамой расшоркался. Мокрый, с растрепанными седыми, м-м-м, скажем так, волосами, в трусах, босиком, по остапобендерски, лихо закидывает себе мокрую розу за плечо. Центробежная сила от резкого движения выжимает из розы пучок брызг, коим смачно орошается лицо дамы. Я чуть не обоссался от смеха.)))

Всем известна программа обычного мятежа в исполнении Папы Карло: сначала он набирает обороты, затем - выходит на проектную мощность и около получаса ведет себя, как торнадо: бушует, сметая все на своем пути, сея разрушения и порядком за*бывая окружающих. А затем мягко приземляется в салат или на плечо своему сынишке. Но теперь к алкоголю добавлен [censored]. Последствия оказываются не совсем те, которых ожидаем. То есть ведет он себя точно также, только на протяжении часов шести. Хотя с другой стороны, возможно, его так прет от осознания обладания кубком УЕФА. Кстати, через пару часов после матча Ху-к уверен, что именно он внес наибольший вклад в эту нашу общую победу, а через три часа заявляет просто: «Я выиграл для вас кубок УЕФА». Этой фразой, вместе с «Друужоччк!... минууутччччку!...», исчерпывается его лексикон, что делает бессмысленным общение с персонажем. Сын здорово страдает от этого и постоянно пытается как-то внушить отцу, что пора бы и честь знать. В том смысле, что «Старику пора в кровать – он нам больше не нужен!» Когда отец это слышит, то лезет драться. Нам с Жу-м Большим все равно – мы все вместе добрались до отеля и теперь в фойе тянем свой порто. Карло младший наконец спроваживает предка в номер и теперь выпивает с нами. Нас обслуживает бармен-новичок с трясущимися руками. У него не только руки трясутся – он вообще сильно напуган таким количеством пьяных коней в фойе его отеля. Подходит пара мужиков в розах и просит бутылку самого дорогого коньяка, он почему-то начинает наливать им в бокалы джонни уокера. Когда до бедняги доходит, что от него хотят – чуть не падает в обморок. Заикаясь по-английски, произносит цену. Мужики улыбаются и кивают. Рисует трехзначную цифру на бумажке. Мужики начинают злиться. Он думает, что злятся оттого, что не нравится цена, и бутылку будут отнимать. Бледнеет, как смерть. Приходится на самом деле отнять у него бутылку и, взяв у мужиков деньги, сунуть ему. Смотрит на меня, как на добрую фею-крестную, и проверяет купюры. Следующую бутылку долго протирает тряпочкой и чуть не разбивает. Он вообще порядком задолбал – наливал не то, что просили, путал стаканы. Сынуля утверждает, что это представитель сексменьшинств. Похоже, что так и есть. Ну и болт с ним.

После матча, как правило, чувствуешь опустошение. Сразу лететь в таком состоянии – тяжело. Хорошо, когда вылет - вечером следующего дня. Всегда находится, чем заняться: отдохнуть, что-то посмотреть, что-то купить. Долбаные сувениры. Что можно привезти из Португалии, кроме портвейна? А как можно привезти портвейна для пятерых родственников, четверых друзей и шестерых сослуживцев? В том смысле, что все равно в самолете все выпьем, а пятнадцать бутылок – это все же очень много.

Отправляемся к океану. Эшторил, Кашкаиш. Компания большая, едем на нескольких машинах. Все утро с сынулей искали сувениры. Он причитает по поводу Галины Борисовны. Похоже, ни болта Галина Борисовна не получит с таким бюджетом. Решили купить сувениры на океане. У сына Папы Карло задание от авторитетного коня: купить статуэтку, отражающую Дух Португалии. Очень смешно наблюдать за поисками. Из статуэток вообще продаются только богоматерь, и, как сказал Жу-в Большой – памятник Иисусу Христу. Я так понял - это копия гигантского распятия, установленного где-то в Лиссабоне. Вижу, что сынок склоняется к «памятнику». Час болтались по побережью в поисках удобного спуска в воду. Зачем – непонятно: купались ровно шесть минут – вода ледяная. Пока грелись - [censored] под завистливыми взглядами аборигенов. Э-а рассказывает об особенностях пубертата у темнокожих португалок. Познавательно. Утром загрузились новой партией 10-летнего тони, теперь пьем его. Посидели в эшторильском кабаке, оставили на память розу с собственными автографами – там на стенах висит много, но из России – ни одной. Теперь вот наша. С пляжа заезжаем еще раз в центр. За сувенирами естественно. По пути обнаруживаю, что осталось немного [censored]. Спрашиваю у Жу-ва, как провезти на родину. Советует незаметно засунуть в шорты сынку. Сынок все услышал и выражает несогласие. Э-а говорит, что ничего никуда провозить не надо – сейчас в центре он что-нибудь придумает. Садимся в то же кафе на той же улице. Заказываем что-то, Э-а выясняет, где туалет и уходит. Мы должны по одному заходить к нему. В итоге плюем на очередность и отправляемся всей толпой. Туалет одноместный. Официант остолбенело смотрит, как в него загружаются пять человек. Выходим. Улыбаемся официанту, говорим «обригадо» и отправляемся в аэропорт. Выезд заканчивается.

Legal Advisor: Ну и еще... за пару часов до отъезда в аэропорт Лиссабона... Викторыч решил все-таки осчастливить своих родных бутылочкой портвейна... и заслал меня с 20 евро в ближайший магаз... я решил сэкономить папины деньги и купил бутылку за 9 евро (дешево и зло)... сдачу отдал.... Когда полетели.... ребята сзади (Рэтман, Сеньор и ЖукоВ) начали активно поглощать взятый ими в самолет портвейн... я поначалу не пил... готовился к раннему выходу на работу... Викторыч спал..."Сломал" меня ЮП, который сделал предложение, от которого нельзя отказаться....:-))) махнул шампанского из горла... и решил, что немного портвейна не помешает... пересел к ребятам... за какие-то 30-40 минут мы уничтожили все запасы... все сразу вспомнили о Папаниной бутылке за 9 евро... стали меня подначивать, чтобы пошел и "договорился с таможней"... учитывая, что к этому времени я, по обыкновению, уже сожрал папин самолетный обед... терять было уже нечего... переговоры тянулись недолго... Викторыч размяк и выдал страждущим портвейн...Так родные и не попробовали этот прекрасный напиток...:-))))

Художник:

В общем... почитав отчет и комментарии... я пришел к выводу... эти мерзкие люди... крутившиеся рядом со мной... опять меня же и обобрали... буду делать выводы:-))