IGROK33
У-у-у-у-у-гу-гуг-гуу! О, гляньте на меня, я погибаю. Вьюга в подворотне ревет мне отходную, и я вою с ней. Пропал я, пропал.
Негодяй в строгом костюме, из этих, из ме-нед-же-ров, так и сказал:
Физдуйте вы, уважаемый носитель духа, на все четыре стороны, староваты вы для нас, ни тест Купера, ни бей-беги, никакой спартаковской игры не способны уже исполнить.
Какая гадина, а еще спартаковцем себя числит. Господи, Николай Петрович - как больно! До костей проело. Я теперь вою, вою, да разве воем поможешь.
Чем я ему помешал? Неужели я всё так уж испорчу, если несколько передачек назад, да парочку поперек, да постою, отдышусь пару раз?! Жадная тварь! Вы гляньте когда-нибудь на его рожу: ведь он поперек себя шире. Вор с медной мордой. Ах, люди, люди. Что с вами нефтедоллары сделали? Ахилл болит нестерпимо, и даль моей карьеры видна мне совершенно отчетливо: завтра появятся признаки травмы и, спрашивается, чем я их буду лечить? Китаец опять побурчит, спицей вязальной в зад потычет и толку?
Летом можно смотаться в Тарасовку, там есть особенная, очень хорошая трава, а кроме того, нажрешься бесплатно бромантану... Мечты, мечты... Все испытал, с судьбой своей мирюсь и, если плачу сейчас, то только от физической боли и холода, потому что дух мой еще не угас... Живуч спартаковский дух.
Но вот тело мое изломанное, битое, надругались над ним люди достаточно.
Дверь через улицу в ярко освещенном магазине хлопнула и из нее показался гражданин. Именно гражданин, а не товарищ, и даже - вернее всего, - господин. Ближе - яснее - господин. А вы думаете, я сужу по пальто? Вздор. Пальто теперь очень многие и из пролетариев носят. А вот по глазам - тут уж и вблизи и издали не спутаешь. О, глаза значительная вещь. Вроде барометра. Все видно у кого великая сушь в душе, кто ни за что, ни про что может ткнуть бутсой в ребра, а кто сам всякого боится. Вот последнего холуя именно и приятно бывает тяпнуть за лодыжку. Вот как Дима недавно латыша этого... Да... Боишься - получай. Раз боишься - значит стоишь... Р-р-р... Гау-гау... В смысле, хрю-хрю...
Господин уверенно пересек в столбе метели улицу и двинулся в подворотню. Да, да, у этого все видно. Этот тухлой солонины лопать не станет, а если где-нибудь ему ее и подадут, поднимет такой скандал, в газеты напишет: меня, бля, Бразерса Бразерсовича, обкормили.
Вот он все ближе и ближе. Этот ест обильно и не ворует, этот не станет пинать ногой, но и сам никого не боится, а не боится потому, что вечно сыт. И всё знает. Аналитик, одно слово. Он умственного труда господин, с французской остроконечной бородкой и усами седыми, пушистыми и лихими, как у французских рыцарей, но запах по метели от него летит скверный, больницей. И аналитикойбля.
Какого же лешего, спрашивается, носило его сюда?
Загадочный господин уже было открыл дверцу серебристого "Мерседеса", но увидел поросенка, наклонился к нему, сверкнул золотыми ободками глаз и вытащил из правого кармана белый продолговатый сверток, приятно пахнущий бромантаном. Не снимая коричневых перчаток, размотал бумагу, которой тотчас же овладела метель, и отломил полтаблетки, угостил свинку.
О, бескорыстная личность! У-у-у!
- Фить-фить, - посвистал господин и добавил строгим голосом:
- Бери!
- Егорка, Егорка!
Опять Егорка. Окрестили. Да называйте как хотите. За такой исключительный ваш поступок.
Поросенок мгновенно сглотнул таблетку. Еще, еще лижу вам руку.
Целую штаны, мой благодетель!
- Будет пока чтобля... - господин говорил так отрывисто, точно командовал. Он наклонился к Егорке, пытливо глянул ему в глаза и неожиданно провел рукой в перчатке интимно и ласково по животу поросенка.
- А-га, - многозначительно молвил он, - ромбика нету, ну вот и прекрасно, тебя-то мне и надо. Ступай за мной. - Он пощелкал пальцами. - Фить-фить!
За вами идти? Да на край света. Пинайте меня вашими фетровыми ботиками, я слова не вымолвлю. И поросенок неуклюже скакнул в приветливо открытую дверь серебристого авто.
Когда он воскрес, у него легонько кружилась голова и чуть-чуть тошнило в животе, ахилла же как будто не было, ахилл сладостно молчал. Поросенок приоткрыл правый томный глаз и краем его увидел, что он туго забинтован поперек боков и живота. "Все-таки отделали, сукины дети, подумал он смутно, - но ловко, надо отдать им справедливость".
- "Эй, Семак, давай забей..", - запел над ним рассеянный и фальшивый голос.
Егор удивился, совсем открыл оба глаза и в двух шагах увидел мужскую ногу на белом табурете. Штанина и кальсоны на ней были поддернуты, и голая желтая голень вымазана засохшей кровью и иодом.
"Угодники!" - подумал Егорка, - "Это стало быть я его кусанул. Моя работа. Ну, будут драть!"
- "Три гола в ворот свиней...". Ты зачем, бродяга, доктора укусил? А? Зачем Кубок СССР разбил? А?
"У-у-у" - жалобно захрюкал поросенок.
- Ну, ладно, опомнился и лежи, болван. Ты у меня теперь молодой опять, ты у меня не то, что 7-8 бля, ты у меня по 20 раз на стандарты ходить будешь, да и финтов у тебя бля теперь, до той матери...
Постой! Тебе теперь и имя новое надо, ну-ка бля, скажи что-нибудь!
Поросенок с трудом открыл пасть и, внезапно, для себя выговорил незнакомое слово: шур-рашка. Дальше слова полились сами: самбука, торсида, гарринча...
Господин довольно улыбался.
- Вот это я, бля, понимаю, свинья. Как бы тебя назвать..?
Ро.. Ронал.. Роналдинью!- прохрюкал совсем уже оклемавшийся поросенок и ослепительно улыбнулся, обнажив передние клыки.
-----
Забавно вас за уши вытянул купленный (или запуганный) Гинером судья.
ТТ
Подъезжая к стадиону "Динамо" Суддай видел из окна служебной машины длиннейшую очередь возле касс, узнал по телефону от Изольды, что та через час ждет аншлага, потому что публика прямо валом пошла, велел бухгалтеру из "Газпрома" переводить деньги на счета оффшорной компании "Пет и Тай" и направился в судейскую готовиться к матчу.
Тут же на ходу отбился от назойливых эмиссаров из Тарасовки и Баковки, бубня под нос: продано уже, ставок больше нет.
Наконец он нырнул в судейскую, чтобы захватить свисток и проверить, упали ли бабки на счет в далекой и теплой стране. В это время затрещал мобильник в его кармане.
- Да! - крикнул Суддай.
- Владимир Леонидович? - осведомилась трубка низким голосом с известным всей России ватутинским акцентом.
- Его нет, он уже на поле! - крикнул было Суддай, но трубка сейчас же перебила:
- Не валяйте дурака, Владимир Леонидович, а слушайте. Деньги верните плательщику. Помните, что "Газпром" компания отчасти государственная, а деньги ее - народные. Не в том смысле, что они принадлежат народной команде, конечно.
- Кто это говорит? - взревел Суддай, - прекратите, гражданин, эти штучки! Вас сейчас же обнаружат! Ваш номер?
- Суддай, - отозвался все тот же голос, - ты русский язык
понимаешь? Верни деньги и иди судить. Честно.
- А, так вы не унимаетесь? - закричал Суддай в ярости, ну смотрите же! Поплатитесь вы за это, - он еще прокричал какую-то угрозу, но замолчал, потому что почувствовал, что в трубке его никто уже не слушает.
Тут в судейской как-то быстро стало темнеть. Он выбежал, захлопнув за собою дверь и через боковой ход устремился к выходу на поле.
Суддай был возбужден и полон энергии. Желание получить деньги и отработать заказ душило Суддая, и, как это ни странно, в нем зародилось предвкушение чего-то приятного. Так бывает, когда человек стремится стать центром внимания, принести куда-нибудь сенсационное сообщение, попасть на первые полосы ведущих спортивных газет.
С улицы дунул в лицо арбитру ветер и засыпал ему глаза ноябрьским снежком, как бы преграждая путь, как бы предостерегая. На трибунах тревожно прошумело знакомое "судья - пи-да-рас!".
Как ни торопился Суддай, неодолимое желание потянуло его забежать на секунду в уборную, чтобы в тишине сортира удостовериться, что "Газпром" держит свое купеческое слово.
Миллер оказался аккуратным человеком, деньги на счет Суддая поступили, но огорчило судью то, что даже в ноябрьском сумраке можно было разобрать, что стены уже исписаны углем и карандашом. И всё тою же фразой про судью и пидараса.
- Ну, что же это за!... -- начал было Суддай и вдруг услышал за собою голос, мурлыкнувший:
- Это вы, Владимир Леонидович?
Судья вздрогнул, обернулся и увидел за собою какого-то небольшого толстяка, как показалось, с негритянской физиономией, множеством косичек на голове и огромным золотым медальоном на груди.
- Ну я, - неприязненно ответил судья.
- Очень, очень приятно, - писклявым голосом отозвался котообразный негр и вдруг, развернувшись, ударил Суддая по уху так, что кепка слетела с головы арбитра и бесследно исчезла в отверстии сидения.
От удара толстяка вся уборная осветилась на мгновение трепетным красно-синим светом, и в небе отозвался громовой удар. Потом еще раз сверкнуло, и перед Суддаем возник второй, высокого роста, с очень с атлетическими плечами, в футболке с номером 24 и бейсбольной битой в руке.
Этот второй, будучи, возможно, левшой съездил бедолаге по другому уху.
- Что вы, товари... - прошептал ополоумевший карел, сообразил тут же, что слово "товарищи" никак не подходит к бандитам, напавшим на человека в стадионной уборной, прохрипел: - гражда... - смекнул, что и это название они не заслуживают, и получил третий страшный удар неизвестно от кого из двух, так что кровь из носу хлынула на новенькую судейскую форму.
-- Что у тебя в мобильнике, паразит? - пронзительно прокричал похожий на кота, смс с подтверждение платежа?! А тебя предупредили по телефону, чтобы ты деньги вернул? Предупреждали, я тебя спрашиваю?
- Предупрежди... дали... дили... -- задыхаясь ответил Суддай.
- А ты все-таки взял? Дай сюда мобильник, гад, - крикнул второй и выдрал трубку из трясущихся рук судейки.
И оба подхватили арбитра под руки, выволокли его из уборной и понеслись с ним по Ленинградке. Опасаясь дикости гостей из культурной столицы всё живое смылось с проспекта, и спасти Владимира Леонидовича было некому. Будто упражняясь в выполнении теста Купера, бандиты в одну секунду доволокли полуживого судью до дома по адресу: Ленинградский проспект д. 39 А, стр 1 , влетели с ним в подъезд, и близкий к безумию Суддай был вознесен на второй этаж и брошен на пол в хорошо знакомой ему приемной...
-----
Сорри за объем и коверкание классика:)
Не выдержали нервы, как говорится, и Буев не дождался окончания составления протокола и бежал в свой кабинет. Он сидел за столом и воспаленными глазами просматривал видеозапись гола Аршавина. Ум Буева заходил за разум. Снаружи несся ровный гул. Публика потоками выливалась из под трибун на улицу. До чрезвычайно обострившегося слуха Буева вдруг донеслась отчетливая милицейская трель. Сама по себе она уж никогда не сулит ничего приятного. А когда она повторилась и к ней на помощь вступила другая, более властная и продолжительная, а затем присоединился и явственно слышный гогот, и даже какое-то хрюканье, Буев сразу понял, что на улице совершилось еще что-то скандальное и пакостное. И что это, как бы ни хотелось отмахнуться от него, находится в теснейшей связи с отвратительным матчем, проваленным «черным магом» Суддаем и его помощниками. Чуткий Буев нисколько не ошибся.
Лишь только он глянул в окно, выходящее на Ленинградку, лицо его перекосилось, и он не прошептал, а прошипел:
- Я так и знал!
В ярком свете сильнейших уличных фонарей он увидел на тротуаре внизу под собой помощника арбитра матча Купавку в одной сорочке и панталонах фиолетового цвета. На голове у бокового, правда, была шляпка, а в руках зонтик.
Вокруг этой несчастного, находящегося в состоянии полного смятения, то приседающего, то порывающегося бежать куда-то, волновались журналисты, издавая тот самый хохот, от которого у Буева проходил по спине мороз.
Крики и ревущий хохот донеслись и из другого места - именно от левого подъезда, и, повернув туда голову, Буев увидал второго бокового, в розовом белье. Тот прыгнул с мостовой на тротуар, стремясь скрыться в подъезде, но быстроногие журналисты настигали его и там.
Буев стукнул себя кулаком по голове, плюнул и отскочил от окна.
Он посидел некоторое время у стола, глядя на портрет Н.П.Старостина и прислушиваясь к улице. Свист в разных точках достиг высшей силы, а потом стал спадать. Скандал, к удивлению Буева, ликвидировался как-то неожиданно быстро.
Настала пора действовать, приходилось пить горькую чашу ответственности. Надо было звонить Мудко, сообщить о происшедшем, просить помощи, отвираться, валить все на Суддая, выгораживать самого себя и так далее. Тьфу ты дьявол! Два раза расстроенный Буев клал руку на трубку и дважды ее снимал. И вдруг в мертвой тишине кабинета сам аппарат разразился звоном прямо в лицо бедняге, и тот вздрогнул и похолодел. "Однако у меня здорово расстроились нервы", - подумал он и поднял трубку. Тотчас же отшатнулся от нее и стал белее полосы на форме народной команды. Тихий, в то же время вкрадчивый голос с ватутинским акцентом шепнул в трубку:
- Не звони, Буев, никуда, худо будет.
Трубка тут же опустела. Чувствуя мурашки в спине, Буев положил
трубку и оглянулся почему-то на окно за своей спиной. Сквозь редкие и еще слабо покрытые зеленью ветви клена он увидел луну, напомнившую ему своей формой лицо тренера Слуцкого.
И здесь ему показалось, что из-под двери кабинета потянуло вдруг гниловатой петербургской сыростью. Дрожь прошла по спине Буева. А тут еще ударили неожиданно часы и стали бить полночь. Но окончательно его сердце упало, когда он услышал, что в замке двери тихонько поворачивается английский ключ.
Наконец дверь уступила чьим-то усилиям, раскрылась, и в кабинет бесшумно вошел Суддай. Буев как стоял, так и сел в кресло, потому что ноги его подогнулись. Набрав воздуху в грудь, он улыбнулся как бы заискивающей улыбкой и тихо молвил:
- Боже, как ты меня испугал, Вова!
Да, это внезапное появление могло испугать кого угодно, и тем не менее в то же время оно являлось большою радостью. Высунулся хоть один кончик в этом запутанном деле.
- Ну, говори скорей! Ну! Ну! - прохрипел Буев, цепляясь за этот кончик, - что все это значит, офсайды Аршавина, пенальти, отмашки?!
- Ну, то, что я и говорил, - причмокнув, как будто его беспокоил больной зуб, ответил Суддай, восьмой раз сужу, и каждый раз с разными помощниками.
Суддай продолжал свое повествование. И чем больше он повествовал, тем ярче перед Буевым разворачивалась длиннейшая цепь суддаевских злоключений и всякое последующее звено в этой цепи было хуже предыдущего. Чего стоила хотя бы пьяная пляска Риксена в обнимку с Ким Дон Чжином в штрафной площадке ЦСКА. Гонка Аршавина за братьями Березуцкими, визжащими от ужаса! Попытка Малафеева подраться с буфетчиком под Северной трибуной! Разбрасывание долларов Фурсенкой по полу того же буфета. Словом, сине-бело-голубой ужас.
«Зенит» был широко известен в футбольных кругах России, и все знали, что клуб этот - не подарочек. Но все-таки то, что рассказывал Суддай про него, даже и для питерцев было чересчур. Да, чересчур. Даже очень чересчур...
Как Суддай ни натягивал утиный козырек кепки на глаза, чтобы бросить тень на лицо, как ни вертел листом «Спорт Экспресса», - Буеву удалось рассмотреть громадный синяк с правой стороны лица у самого носа. Кроме того, полнокровный обычно карел был теперь бледен меловой нездоровою бледностью, а на шее у него в душную ночь зачем-то была наверчена старенькая красно-синяя «роза». Если же к этому прибавить появившуюся у арбитра за время его отсутствия отвратительную манеру присасывать можно было смело сказать, что Владимир Леонидович Суддай стал неузнаваем.
- Машину занесло, ударился об ручку двери, гундел Суддай, отводя
глаза.
"Лжет!" - воскликнул мысленно Буев. И тут вдруг его глаза
округлились и стали совершенно безумными, и он уставился в спинку кресла.
Сзади кресла, на полу, лежали две перекрещенные тени, одна погуще и почернее, другая красно-синяя.
Суддай воровато оглянулся, следуя безумному взору Буева, за спинку кресла и понял, что он открыт.
Он поднялся с кресла (то же сделал и Буев) и отступил от стола
на шаг, сжимая в руках фигурку коня.
-Догадался, проклятый! Всегда был смышлен,- злобно ухмыльнувшись совершенно в лицо Буеву, проговорил Суддай, неожиданно отпрыгнул от кресла к двери и быстро двинул вниз пуговку английского замка. Буев отчаянно оглянулся, отступая к окну, ведущему в сад, и в этом окне, заливаемом луною, увидел прильнувшее к стеклу доброе лицо Кулалаева и его голую руку, просунувшуюся в форточку и старающуюся открыть нижнюю задвижку. Верхняя уже была открыта.
Суддай, карауля дверь, подпрыгивал возле нее, подолгу застревая в воздухе и качаясь в нем. Скрюченными пальцами он махал в сторону Буева, шипел и чмокал, крича «отсоси у красно-синих», подмигивая Кулалаеву в окне.
Тот заспешил, всунул бритую голову в форточку, вытянул сколько мог руку, ногтями начал царапать нижний шпингалет и потрясать раму. Буев слабо вскрикнул, прислонился к стене, схватил со стола портрет Старостина и выставил его вперед, как щит. Он понимал, что пришла его гибель.
Рама широко распахнулась, но вместо ночной свежести и аромата лип в комнату ворвался запах «Погреба». Дисквалифицированный арбитр вступил на подоконник. Буев отчетливо видел пятна тления в форме желтых карточек на его груди.
И в это время радостный неожиданный крик Титова долетел из сада. Горластый дрессированный Титов трубил, возвещая, что к Москве со стороны Тарасовки катится Справедливость.
Дикая ярость исказила лицо Кулалаева, он испустил хриплое ругательство,а Суддай у дверей взвизгнул и обрушился из воздуха на пол.
Крик Титова повторился, Кулалаев щелкнул, с третьим криком Титова он повернулся и вылетел вон. И вслед за ним, подпрыгнув и вытянувшись горизонтально в воздухе, напоминая летящего купидона, выплыл медленно в окно через письменный стол Суддай.
Седой как снег, без единого черного волоса старик, который недавно еще был Буевым, подбежал к двери, отстегнул пуговку, открыл дверь и кинулся бежать по темному коридору. У поворота на лестницу он, стеная от страха, нащупал выключатель, и лестница осветилась. На лестнице трясущийся, дрожащий старик упал, потому что ему показалось, что на него сверху мягко обрушился Суддай.
Задыхаясь, Буев побежал через проспект на противоположный угол, возле которого маячил зеленый тусклый огонек. Через минуту он был уже возле него. Никто не успел перехватить машину.
- В Шереметьево-2, дам на чай, - тяжело дыша и держась за сердце, проговорил старик.
-----
Пьеса в одном действии. С иллюстрациями.
http://www.kommersant.ru/doc.html?path=/daily/2006/221m/13016698.htm
Редакция газеты "Советский спорт".
В кресле, вальяжно развалившись, сидит Федун. Рядом, в почтительных позах стоят Коц, Уткин и Цыбанев.
Коц. Осмелюсь представить семейство мое, прошу простить, мои, то есть, лучшие сотрудники, почти что семья…
Федун (раскланиваясь). Как я счастлив, что имею в своем роде удовольствие вас видеть.
Коц. Нам еще более приятно видеть такую особу.
Федун (рисуясь). Помилуйте, сударь, совершенно напротив: мне еще приятнее.
Коц. Как можно-с! Вы это так изволите говорить, для комплимента.
Федун. Привыкши жить, comprenez vous, в свете, и вдруг очутиться в нашем футболе: грязные игры, мрак невежества... Если б, признаюсь, не такой случай, который меня... (посматривает на лист бумаги с текстом «предположительно прибыль от использования земельного участка в Тушино, несмотря на убытки от эксплуатации стадиона, составит…») так вознаградил за все...
Коц. Как можно-с! Вы делаете много чести. Я этого не заслуживаю.
Федун. Отчего же не заслуживаете?
Коц. Я же простой журналист...
Федун. Да газета, впрочем, тоже имеет свои пригорки, ручейки... Ну, конечно, кто же сравнит с нефтебизнесом! Вы, может быть, думаете, что я только футболом и занят; нет, сам г-н Алекп-ов со мной на дружеской ноге. Этак ударит по плечу: "Приходи, братец, обедать!" Я только на две минуты захожу в офис «спортака», с тем только, чтобы сказать: "Это вот так, это вот так!" А там уж Шавло, этакая крыса, пером только — тр, тр... пошел писать. И пресс-атташе летит еще на лестнице за мною со щеткою: "Позвольте, Леонид Арнольдыч, я вам, говорит, сапоги почищу". Что вы, господа, стоите, садитесь!
Коц. Чин такой, что еще можно постоять.
Уткин и Цыбанев хором. Мы постоим.
Федун. Без чинов, прошу садиться.
Коц и остальные садятся
Федун. Я не люблю церемонии. Напротив, я даже всегда стараюсь проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя! Только выйду куда-нибудь, уж и говорят: "Вон, говорят, Леонид Арнольдыч идет!" А один раз меня даже приняли за Гинера: солдаты выскочили из гауптвахты и сделали ружьем. После уже офицер, который мне очень знаком, говорит мне: "Ну, братец, мы тебя совершенно приняли за Президента РФПЛ".
Уткин. Скажите как!
Федун. С министрами знаком, с писателями. Я ведь тоже разные водевильчики... С Рабинером на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: "Ну что, брат Рабинер?" — "Да так, брат, — отвечает, бывало, — так как-то все..." Большой оригинал.
Цыбанев. Так вы и пишете? Как это должно быть приятно сочинителю! Вы, верно, и в журналы помещаете?
Федун. Да, и в журналы помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: "Как убивали спартак", другие ещё. Названий даже не помню. И все случаем: я не хотел писать, но просят: "Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь". Думаю себе: "Пожалуй, изволь братец!" И тут же в один вечер, кажется, все написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях.
Федун. Я, признаюсь, очень люблю футбол. У меня клуб первый в России.
Коц. Я думаю, с каким там вкусом и великолепием всё устроено!
Федун. Просто не говорите. На столе, например, контракт — в семьсот миллионов долларов сейчас лежит, весь «Реал» сразу. Я всякий день на переговорах. Там у нас и вист свой составился: Берлускони, Лапорта, Абрамович и я. А любопытно взглянуть ко мне в переднюю, когда я еще не проснулся: футболисты и агенты толкутся и жужжат там, как шмели, только и слышно: ж... ж... ж... Иной раз и президент клуба…
Коц и прочие с робостью встают со своих стульев. Мне даже на пакетах пишут: "ваше превосходительство". Один раз я даже управлял РФПЛ. И странно: Гинер уехал, — куда уехал, неизвестно. Ну, натурально, пошли толки: как, что, кому занять место? Многие из президентов находились охотники и брались, но подойдут, бывало, — нет, мудрено. Кажется, и легко на вид, а рассмотришь — просто черт возьми! После видят, нечего делать, — ко мне. И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры... можете представить себе, 25.000.000 одних курьеров! Каково положение? — я спрашиваю. "Леонид Арнольдыч, ступайте Лигой управлять!" Я, признаюсь, немного смутился, вышел в халате: хотел отказаться, но думаю: дойдет до Мутко, ну да и послужной список тоже... "Извольте, господа, я принимаю должность, я принимаю, говорю, так и быть, говорю, я принимаю, только уж у меня: ни, ни, ни!.. Уж у меня ухо востро! уж я..." И точно: бывало, как прохожу через офис, — просто землетрясенье, все дрожит и трясется как лист.
Коц и прочие трясутся от страха. Федун горячится еще сильнее. О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам … боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на кого... я говорю всем: "У меня одного уомпромата на этих псевдочемпионов семь чемоданов из свиной кожи." Я везде, везде. В Кремль всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш... (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается журналистами.)
Коц (подходя и трясясь всем телом, силится выговорить). А ва-ва-ва... ва...
Федун (быстрым, отрывистым голосом). Что такое?
Коц. А ва-ва-ва... ва...
Федун (таким же голосом). Не разберу ничего, все вздор.
Коц. Ва-ва-ва... шество, превосходительство, не прикажете ли отдохнуть?.. вот и комната, и все что нужно.
Федун. Вздор — отдохнуть. Извольте, я готов отдохнуть. Завтрак у вас, господа, хорош... Я доволен, я доволен. (С декламацией «ГВК! ГВК!» входит в боковую комнату).(с, почти)
-----
Спасибо вам, добрые люди, прочитал:)
dаrк_light
-Этих добрых людей я не знаю,- ответил A-n.
- Правда?
- Правда.
- А теперь скажи мне, что это ты все время употребляешь слова "добрые люди"? Ты всех, что ли, так называешь?
- Всех,- ответил A-n, злых людей нет на свете.
- Впервые слышу об этом,- сказал Модератор, усмехнувшись, но, может быть, я мало знаю интернет! Можете пока не банить, - обратился он к коллегам, хотя те и так никого не банили, и продолжал говорить А-ny:
- В каком из живых журналов ты прочел об этом?
- Нет, я своим умом дошел до этого.
- И ты проповедуешь это?
- Да.
- А вот, например, красноармеец, его прозвали Истребителем Морских Ежей, он добрый?
- Да, ответил A-n, он, правда, несчастливый человек. С тех пор как добрые люди изуродовали его, он стал жесток и черств. Интересно бы знать, кто его искалечил.
- Охотно могу сообщить это, отозвался Модератор, ибо я был свидетелем этого. Добрые люди на "Ред-Арми" бросались на него, как собаки на медведя. Инетфиздоболы вцепились ему в шею, в руки, в ноги. Он попал со своею аналитикой в мешок, и если бы не быстрый разум красноармейца, тебе, философ, не пришлось бы разговаривать с ним.
- Если бы с ним поговорить, вдруг мечтательно сказал A-n, я уверен, что он резко изменился бы.
- Я полагаю, отозвался Модератор, что мало радости ты доставил бы модератору ресурса, если бы вздумал разговаривать с кем-нибудь из пишущихся там. Впрочем, этого и не случится, к общему счастью, и первый, кто об этом позаботится, буду я.
В это время на Оф-ст стремительно влетел К-к, сделал круг, попутно рассказав всю правду о русском вопросе, Ельцине и прочих незначительных явлениях и людях, снизился, чуть не задев острым крылом лица медной статуи м-ка в нише и скрылся где-то в глубине Оф-та. Быть может, ему пришла мысль, вить там гнездо.(с, почти)
:))
-----
Сорри за объем и коверкание классика:)
Ленинградский проспект,
д.39 А, стр.1
Кабинет Президента.
Вскоре после президентских выборов 2008.
Дверь открылась и впустила особенных посетителей. Их было сразу четверо: Нефтяник, Железнодорожник, Гаражанин и Газовик. Все немолодые и богато одетые люди.
Вошедшие топтались на ковре.
- Мы к вам, Президент, - заговорил Нефтяник, - вот по
какому делу...
- Прежде всего - кто это мы?
- Мы - новая элита РФПЛ - в сдержанной ярости
заговорил Нефтяник. - Я – тоже президент, не хуже вашего, он - Железнодорожник, они - Гаражанин и Газовик. И вот мы...
- Это вы теперь собираетесь в Лиге Чемпионов играть?
- Нас (это не опечатка – igrok33) - ответил Нефтяник.
- Боже, пропал рейтинг! - В отчаянии воскликнул Президент и всплеснул руками.
- Что вы, Президент, смеетесь?
- Какое там смеюсь?! Я в полном отчаянии, - крикнул Президент,
- что же теперь будет с российским евроочком?
- Вы издеваетесь?
- По какому делу вы пришли ко мне? Говорите как можно скорее, я сейчас иду обедать.
- Мы, элита РФПЛ, - с ненавистью заговорил Нефтяник, - пришли к вам после общего собрания Лиги, на котором стоял вопрос о чередовании победителя турнира...
- Кто на ком стоял? - крикнул Президент, - потрудитесь излагать
ваши мысли яснее.
- Вопрос стоял о чередовании.
- Довольно! Я понял! Вам известно, что мой клуб единственный, который в последние годы что-то показал в Европе?
- Известно, - ответил Нефтяник, - но общее собрание, рассмотрев ваш вопрос, пришло к заключению, что в общем и целом вы занимаете чрезмерно много первых мест. Совершенно чрезмерно.
- Раз, два, три, четыре…– стал считать вслух Президент.
В общем, не хватает... Да, впрочем, это неважно. Это вас не касается и разговору конец. Могу я идти обедать?
- Извиняюсь, - перебил его Газовик, - вот именно по поводу чемпионств ми и пришли поговорить. Общее собрание РФПЛ просит вас добровольно, в порядке трудовой дисциплины, отказаться от очередного чемпионства. Столько чемпионств подряд в последние годы нет ни у кого в Европе.
- Даже у «Реала», - звонко крикнул Железнодорожник.
- Ага, - молвил Президент, - так? - И голос его принял
подозрительно вежливый оттенок, - одну минуточку попрошу вас подождать.
- Президент снял трубку с телефона с гербом и сказал в нее так:
- Пожалуйста... Да... Благодарю вас. Сергея Борисовича попросите, пожалуйста. Сергей Борисович? Очень рад, что вас застал. Благодарю вас, здоров. Сергей Борисович, ваша поездка в августе в Монако отменяется. Что? Совсем отменяется. Равно, как и все остальные поездки. Вот почему: я прекращаю работу в Москве и вообще в России... Сейчас ко мне вошли четверо, ну вы их знаете, опять мешают работать.
- Позвольте, Президент, - начал Нефтяник, меняясь в лице.
- Извините... У меня нет возможности повторить все, что они говорили. Я не охотник до бессмыслиц. Достаточно сказать, что они предложили мне отказаться от моего проекта. В таких условиях я не только не могу, но и не имею права работать. Поэтому я прекращаю деятельность, закрываю клуб и уезжаю в Люксембург. Ключи могу передать Нефтянику. Пусть он еврокубки выигрывает.
Четверо застыли.
- Что же делать... Мне самому очень неприятно... Как? О, нет, Сергей Борисович. Больше я так не согласен. Терпение мое лопнуло. Это уже шестой случай с начала чемпионата. Как? Гм... Как угодно. Хотя бы. Но только условие: кем угодно, когда угодно, что угодно, но чтобы была такая бумажка, при наличии которой ни Нефтяник, ни Арбитр (прости, Денис:) -igrok33), ни кто другой не мог бы даже подойти к двери моего офиса. Тщательная бумажка. Фактическая. Настоящая!
- Позвольте, Президент, - сказал Нефтяник, то вспыхивая, то угасая, - вы извратили наши слова.
- Попрошу вас не употреблять таких выражений.
Нефтяник растерянно взял трубку и молвил:
- Я слушаю. Да... Из Тарасовки я... Нет, действовали по
понятиям,как обычно... Так у него и так совершенно исключительное положение... Мы знаем об его Лиссабоне. Целое пятое место хотели оставить ему... Ну, хорошо...
Так... Хорошо...
Трое, открыв рты, смотрели на оплеванного Нефтяника.
- Это какой-то позор! - Не своим голосом вымолвил тот.
- Хочу предложить вам, - тут Нефтяник из-за пазухи вытащил несколько ярких и мокрых от снега красно-белых журналов, - взять несколько журналов в пользу футбольных арбитров. По полтиннику штука.
- Нет, не возьму, - кратко ответил Президент, покосившись на
журналы.
Совершенное изумление выразилось на лицах, а Нефтяник покрылся красно-белым налётом.
- Почему же вы отказываетесь?
- Не хочу.
- Вы не сочувствуете футбольным арбитрам?
- Сочувствую.
- Жалеете по полтиннику?
- Нет.
- Так почему же?
- Не хочу.
Помолчали.
- Знаете ли, Президент, - заговорил Газовик, тяжело вздохнув, - если бы вы не были обладателем еврокубка, и за вас не заступались бы самым возмутительным образом (Гаражанин дернул его за край фрака, но тот отмахнулся) лица, которых, я уверен, мы еще разьясним, вас следовало бы арестовать.
- А за что? - С любопытством спросил Президент.
- Вы ненавистник российского футбола! - гордо сказал Газовик.
- Да, я не люблю российский футбол, - печально согласился Президент и нажал кнопку. Где-то прозвенело. Открылась дверь в коридор.
- Зина, - крикнул Президент, - подавай обед. Вы позволите,
господа?
(с, почти)
:))
-----