МЕНТОР.

ДОЗАЯВОЧНАЯ ФАНТАСМАГОРИЯ.

Внезапный телефонный звонок вернул меня к реальности. Я оторвался от монитора компьютера, жившего своей собственной жизнью, и потянулся к трубке.
- ЗдорОво! - прогрохотало в трубке. На другом конце провода были уверены, что я ждал этого звонка всегда.
- Привет… А кто это?.. - я плохо понимал, в чём дело, сколько времени, и кто это, шайтан его побери!, орёт мне в ухо.
- Это Панкратьев!!!
Панкратьев? Какой такой Панкратьев?? Аааа, да, Витька Панкратьев! Так он же в Воронеже?!
- Как дела в Воронеже?.. - всё ещё плохо ориентируясь в пространстве и времени, спросил я. И телефонный звонок был явно не междугородний.
- Какой Воронеж? Ты там чё, с дуба рухнул? Это я, Димка Панкратьев…
Сознание вернулось без предупреждений. Ну, точно, Димка Панкратьев, младший брат Витьки. Он объявился в Москве несколько месяцев тому назад, позвонил, долго объяснял, кто он такой.
- Помните, вы с друзьями были проездом у нас в Воронеже?
- С какими друзьями, каким проездом?
- Ну, с друзьями, на танках, на них же и проезжали, искали кого-то, а брат мой к вам и подошёл…
Я вспомнил. Он передал привет от брата, попросил взаймы 200 рублей и пропал. Пару недель назад прорезался звонком, сообщил, что устроился работать охранником в офис ЦСКА на Ленинградском, 39. Уже видел Гинера и Газзаева, звонок прервался…
И вот теперь он орал мне в ухо, почему-то на "ты", как будто это я ему должен 200 рублей.
- Ты не поверишь, ЧТО у нас тут происходит!
- Ну и что у вас ТАМ происходит? Появилась тень отца Гамлета? - съязвил я.
- Кто такой отец Гамлет? Не знаю такого… Вот отца Фёдора знаю… Читал вроде… - неуверенно проговорил Димка.
- Ну, ладно - перебил я его. - Так что у вас там происходит?
И Димка начал свой рассказ. Уже потом я думал, что если бы я сразу послал бы его с его повествованием, всё могло сложиться иначе. Но…, нам не дано предугадать. Димка рассказывал.
- Понимаешь, я заступаю на дежурство в десять вечера, до шести утра, в шесть приходят уборщица и утренняя смена.
- Дим, я тут делом занимался, ты конкретику выкладывай…
- Хорошо, хорошо. Первое время всё было ничего, один раз даже видел Гинера, он допоздна в офисе задержался.
- И какой он? - поинтересовался я.
- Он, брат, как Ленин, отец родной, прошёл мимо, спросил, не надо ли кипятку. А я ему - так у нас целый офис корейской бытовой техники, сейчас и вскипячу…
- Ты к делу переходи - разозлился я на него, зарекшись впредь шутить с Панкратьевым.
- Понимаешь, а дня три назад началось. После полуночи в офисе появляется человек с блуждающим взглядом, в пальто с оторванным рукавом, весь не то в меле, не то в побелке, ходит по офису, чего-то бормочет, везде пальцем тыкает, и в блокнотике своём строчит… На меня - ноль внимания. Ровно в шесть, перед приходом уборщицы, исчезает. А двери-то заперты!
- Тебе, Дима, … - осторожно начал я.
- Был! И у психиатра был, и у нарколога!! У экстрасенса, итить его, тоже был!!! - заорал Димка.
- Так от меня тебе чего надо?.. Тебе Ажажа нужен, или Чумак… - я попытался закончить разговор.
И тут Панкратьев выпалил: " А ты сам приезжай и посмотри, что к чему. Я тебе и денег дам на такси, 200 рублей! Всё, Ленинградский, 39, жду у ворот. До полуночи приезжай…"
И тут я допустил ещё одну ошибку.
Вместо того, чтобы послать Панкратьева окончательно и бесповоротно, я взглянул на часы, которые показывали половину одиннадцатого, оделся, выключил компьютер, за-крыл дверь и вышел на улицу.
Уже стемнело. В воздухе стоял запах распускающихся тополей. Родное Бирюлёво готовилось к сну, только редкие автоматные очереди и приглушённый вой сирен говорили о том, что не везде ещё закончился рабочий день, и люди не хотят откладывать свои дела на завтра.
Такси я поймал почти сразу, водила, услыхав адрес, спросил, видел ли я Гинера. Если бы я знал, что ему ответить… К половине двенадцатого мы уже подъезжали к воротам со звездой. Родной, до боли любимый, рубиново-сапфировый флаг на флагштоке уже был скрыт темнотой, но я знал, что он там, потому что он должен быть там, и величественные буквы Ц-С-К-А стояли на страже…
Димка ждал меня у ворот, через несколько минут мы были в офисе. И только тут я разглядел его лицо. На меня смотрел шкаф размером метр девяносто на сто десять киллограмов, с лицом Хомы Брута в третью ночь чтения отходной по панночке, сразу после слов: " Поднимите мне веки!".
- Водка есть? - только и оставалось мне, что…
- В шкафу, не могу я её, проклятую…
После четвертой рюмки Димка порозовел и предложил выпить чаю. С едой. Способность есть у него была поразительной. Димка мог есть всегда и везде, даже на борту "Титаника", уходящего под воду, даже в последние мгновения Помпеи, погребаемой под горами лавы и пепла.
Мне есть не хотелось, и от нечего делать я стал рассматривать офис. Это был Офис Любимой Команды, святая святых и предел мечтаний каждого истинного АР-МЕЙ-ЦА. Первое, что я заметил, был ростовой портрет, висевший посредине. На портрете в профиль был изображён… Президент. В бурке и на лихом коне. Глядя на его лицо, я вдруг понял: " Действительно, отец родной. И все мы - одна семья ".
- Правда, здОрово! - это Димка оторвался от еды и стоял рядом со мной.
- Внушает… - выдавил я из себя.
- А портрет-то с секретом - Димон понизил голос, - Если смотреть на него под другим углом, то...
Я встал немного правее. Ничего не произошло. Я переместился ещё чуть правее. И увидел. Это был… тоже Президент, но другой!!! " Буду краток!" - вдруг явственно прозвучало над ухом. Я вздрогнул.
-А как он иногда шутит, по ночам… - уныло пробормотал Панкратьев.
- Замучаетесь пыль глотать!.. по сортирам!.. - эхом разнеслось в тишине.
Теперь мы вздрогнули оба. Я посмотрел на Димку - ему мучительно хотелось выть. Но он сдержался.
- Теперь встань слева - Димка старался не смотреть в сторону портрета.
Я переместился влево. Другое изображение исчезло, и на нас опять смотрел отец родной. "А бурка ему идёт, хотя и не станичник" - подумал я. Передвинулся ещё немного влево - опять ничего, только отец родной по-прежнему улыбался мне. Я сделал ещё шаг влево, и не поверил собственным глазам. На меня снова смотрело другое лицо. Это были не Президенты! Это… Странное лицо с длиннющим заострённым носом. По всему лицу и носу явственно выделялась фактура деревянных прожилок. Видение, словно выплывшее откуда-то из детства. Но вот это злобное, почти кровожадное, выражение физиономии…
- Говорят, художник один, которому портрет заказывали, так работы свои подписывает - Димка уже слегка пришёл в себя - Когда портрет привезли и повесили, никто не заметил, я - первый…
- Прямо как Леонардо… - неосторожно бросил я.
Димка повеселел - Знаю, знаю, футболист такой, бразильский…
"Хорошо, хоть не черепашка-ниндзя…" Но вслух ничего говорить не стал, чтобы не портить Панкратьеву радость от встречи с прекрасным.
- А это что такое? - я ткнул пальцем в предмет, стоявший под портретом.
- Да ты чё, не узнаёшь?!! - Димка окончательно развеселился.
- Да откуда?.. - я осёкся. Мне показалось, что я стал узнавать этот странный предмет неправильной цилиндрической формы. Я уже видел его раньше. Ликующие трибуны, круг почёта… Это был… Кубок России! Но это был не он!!
- Дим, а … что с Кубком-то… - мне не хватало воздуха.
-Да ты понимаешь, когда ручку ему по запарке отломили, то сначала думали просто так припаять - Димка погладил Кубок - А потом решили это сделать высокохудожественно, и обратились к одному известному скульптору.
Я уже знал, к кому именно. Вместо прежней подставки в виде широкого усечённого конуса, Кубок теперь опирался на монумент "Вакхические пляски", являвшийся фрагментом скульптурной композиции "Свадьба зверей". Обе ручки были припаяны с одной стороны, на манер кувшина или двуручной лейки. Однако больше всего меня поразила крышка. Там, где должна была находиться фигурка футболиста, находилась другая. Уменьшенная копия той, что располагается на стрелке Москвы-реки, возле Центрального Дома Художника на Крымском валу. Те же выпученные глаза - признак болезни щито-видной железы, те же развевающиеся волосы и всклокоченные усы, те же руки, судорожно вцепившиеся в штурвал, тот же постамент - ростральная колонна, украшенная носами и кормами с Андреевскими флагами, видимо, отрубленными со своих же русских кораблей.
Я поделился своим догадками с Панкратьевым. Димка всё внимательно выслушал, а про выпученные глаза сказал: "Да никакая это не болезнь, просто яйца рулём прищемило, вот глаза и повылазили".
Часы пробили полночь, хотя, может, и не было никаких курантов. Скорее всего, это мои старенькие часы "Электроника" Минского часового завода пропищали что-то на мотив "Широка страна моя родная". Однако Димка снова приуныл, и чтобы отвлечь его от грустных мыслей, я спросил:
- Димыч, а ты вообще-то ел сегодня?
- Это правильно, ел, но уже вчера. Сейчас чайку забабахаем! - Димка налил воды в электрочайник корейского производства и включил его. Пока вода закипала, мы сели за стол дежурного, на котором Панкратьев разложил нехитрую снедь: килограмма два колбасы, две банки ветчины, полкруга сыра, шмат сала из коптилен на Ширяевом поле, фунт сливочного масла, полбочонка мёда и банку грибов домашнего приготовления. Всё венчали две краюхи бородинского.
Потекла неспешная беседа. Димка рассказывал про своего старшего брата, Витьку Панкратьева. Брата он любил и мог говорить о нём часами. Многое о брате Димка узнал от родителей, и теперь предавался воспоминаниям, как будто старшим был он: " …А в детском саду, в старшей группе вместе с братом был мальчишка один, все его звали казаком. Построит воспитательница всех детей парами, заставит взяться за руки, и ведёт за собой гуськом. Впереди, на деревянной лошадке, гарцует тот мальчишка, казак, машет деревянной саблей. Рубит всё, что попадается на глаза и подворачивается под руку. Всем весело. Один раз под руку подвернулся директор детсада. После того случая у казака отобрали и лошадку, и саблю. И на прогулках он ходил позади всех, подбирал с земли разные камушки, рассматривал…"
Пока Панкратьев говорил, я рассматривал офис, внутренне настроив себя ничему не удивляться. Ничему! Ничему… Мой взгляд наткнулся на микроволновую печь. Обычная микроволновая печь, южнокорейского производства. Впереди, на стекле дверцы, на самом видном месте красовалась наклейка, на которой был изображён… капитан "дружественной" команды по кличке Пигхэм в момент очередного мучительного расставания с мячом. Наклейка как наклейка, полиграфия низкого качества, и Пигхэм на ней выглядел ещё глупее, чем в жизни. Но увидеть её здесь, в центре всего красно-синего мироздания…
- Дим, а ЭТО здесь откуда взялось? - спросил я как можно безразличнее.
Димка оторвался от грибов, посмотрел на ЭТО, потом на меня.
- Какое… ЭТО?
- Ну, ЭТО… - я ткнул в наклейку.
- Ааа, это! Это девушка одна принесла, она тут работает, Настей зовут. Крааасиииваая… - мечтательно протянул Панкратьев.
- Настя, ЭТО?
- Ну да, печку. Где-то рекламная акция была, перед чемпионатом мира, Наверное, боялись, что после их в таком виде брать не будут, и раздавали бесплатно. Настя её и принесла. Мы её здесь из коробки вытащили, поставили, морду эту увидели. Ну и отодрали его…
- Кого отодрали? Морду?.. - не понял я.
- Наклейку эту отодрали. А на стекле, под ней, ну там, где морда эта была, дефект оказался. Неисправимый. Вот мы её назад и пришлёпали, дефекты прикрывать.
- С другой стороны, чем ещё он может заниматься - согласился я - Дим, а вот...
Но Димка уже смотрел мимо, на дверь за моей спиной. Там явно что-то происходило - слишком уже хорошо мне было знакомо это выражение Димкиного лица…
Я обернулся. Дверь была закрыта, как и прежде, после того, как мы вошли в офис. Но! В центре офиса стоял человек, посреди лета одетый в зимнее пальто. Левый рука оторван наполовину. Весь человек, с ног до головы, был вымазан чем-то белым, похожим на из-вестку. С ног… Хотя с того момента прошло уже довольно много времени, я и сейчас не поручусь, были ли у этого человека ноги - всё скрывало длинное, до пола, пальто. Картину дополняли бегающие, будто чего-то ищущие, руки; засаленный блокнот с аббревиатурой почему-то СанЭпидемСтанции или чего-то вроде того; карандаш, который этот странный "посетитель" поминутно принимался грызть. И лицо, вернее не лицо… Его лицо я и теперь не могу вспомнить, сомневаюсь, что запомнил его тогда. Но вот его взгляд…
Человек забегал по офису, натыкаясь на предметы и бормоча себе под нос не то "Я им всем покажу!", не то "Я им всем докажу!". Кому и что он собирался показать или доказать, видимо, было загадкой для него самого. Всё это время он беспрестанно строчил в блокноте. Я успел заметить только "Вот я и в штабе врага…" Я разозлился.
- Дим, он чё, так и будет здесь суетиться?
Димка слегка вышел из оцепенения - Каждый раз так, не могу привыкнуть. До шести утра будет…
Человек прекратил суету, посмотрел на Панкратьева и подозрительным, слегка плаксивым голосом спросил:
- Ты это с кем сейчас разговаривал?
- Да ни с кем! - всё произошло слишком быстро, и Димка просто не успел окочуриться.
- А, ну-ну… А ты кто? - продолжил допрос незнакомец.
- Да никто! - Димка с перепугу начал хамить.
- А я кто? - не унимался тот.
- Х…й в пальто! - заорали мы с Димкой хором.
Незнакомец повернулся ко мне и несколько секунд рассматривал меня в упор. Я уже упоминал про его взгляд. На меня отсутствующе смотрели немигающие и безразличные, остановившиеся глаза человека, слишком бурно, в течение нескольких дней, отмечавшего восьмое сотрясение мозга… "Врал Гоголь, Вий, говорил, это страшно…" - уже потом рассуждал я.
Человек снова повернулся к Димке - Какое у вас тут эхо… Ты один орёшь, а кажется, что вас много…
И я понял! "Димка, он меня не видит, он видит только тебя. Продолжай разговор, я встану у него за спиной и буду смотреть, чего он там пишет, в своём блокноте…" - тихо проговорил я Панкратьеву. Димка кивнул обречённо, как пленный штабс-капитан Белой Гвардии на дружеской беседе в штабе Первой конной армии у Семёна Михайловича Будённого.
- Итак…кто ты? - снова повторил "посетитель", обращаясь к Димке.
- Дмитрий я, местный… - Димыч выглядел не слишком убедительно.
- А я кто?
- Ну, кто… - Димка увидел знаки, которые я ему подавал, и сдержался. Затем внезапно выпалил - А ты откуда?..
- Отсюда - двусмысленно ответил незнакомец.
- Земляк, значит. Зёма! - Димка меня поражал.
Я увидел, как незнакомец пишет в блокноте: " Я - Зёма."
- А вы здесь главный?.. - спросил Зёма (буду называть его так) у Димки с уважением.
- До утра - самый главный… - Димка приходил в себя.
"Начинаю разговор с одним из руководителей клуба по имени Дмитрий" - записал Зёма.
- Дмитрий, а что вы можете сказать по поводу возможного перехода в ЦСКА?.. - Зёма назвал несколько известных игроков. Меня поразил его тон. Где-то я его уже слышал?..
- Ну, это только главный тренер знает - смутился Димка
После слов "… по имени Дмитрий" в блокноте незнакомец добавил: "Близок к Гинеру. Говорит его словами".
- Ты смотри, чего этот козёл пишет! - вслух возмутился я. Незнакомец дёрнулся и посмотрел мимо меня, куда-то в угол. Затем подумал и спросил:
- Кстати, о козлах. Дмитрий, что вы думаете об отставке тренерского штаба сборной страны?
Димка покраснел и выдал тираду, заканчивавшуюся словами: "Ну их нах… За…бали всех до предела!" В блокноте Зёмы появилась следующая запись: "В руководстве клуба отказываются от комментариев, хотя возможности не исключают".
"Во формулирует!" - подумал я - "Петушиная школа…"
- Продолжим о вашем клубе. Вы не стали отвечать на вопрос о новичках. Давайте сделаем так. Я не буду называть фамилий, просто поговорим о возможных усилениях отдельных позиций. А вы будете говорить, да или нет - Зёма явно избрал новую тактику.
- Да не знаю я ничего - как скала, стоял на своём Димон.
- И всё же. Я называю - вратарь. Вот Мандрыкин…
- Да ты чё, болезный? Нашего Веню и хитрый татарин на кривой козе не объедет - Димка очень уважал Веню.
Я увидел, как Зёма пишет: "Нигматуллин. В случае прихода ожидается серьёзная конфронтация со стороны Мандрыкина. Уточнить термин "коза"…"
- Да чего тут уточнять! Коза - это как ты, только женского рода и не такое страшное - заорал я прямо в ухо Зёме. Того перекосило.
- Эхо какое-то… Забавное… Продолжим. Опорный полузащитник… - незнакомец не сдавался.
- Ну ты сам посуди. У нас есть уже Элвер, Яновский, могут сыграть Лайзанс, Шершун, Беркетов. Куда нам ещё, остальные на лавке, что до смерти будут сидеть? - Димка ещё больше поражал меня рассудительностью.
Зёма записал все фамилии, потом добавил: "В случае появления в клубе Смертина, некоторые из перечисленных игроки окажутся на скамейке запасных"
- Димка, ты смотри, как этот козёл тебя перевирает! - мне уже было наплевать на свою маскировку.
- Не козёл он. Петух, новогодний… - Панкратьев был сосредоточен - У него на блокноте сверху эмблема с петухом в гирлянде…
Ну, точно! И этот тон, и петушиная эмблема, и петушиная школа, о которой я недавно подумал. Так ведь он…
- А что вы думаете о… - Зёма снова атаковал.
Я посмотрел на Димку, на его лице ясно читалось - Панкратьев для себя всё решил и был явно настроен заехать незнакомцу в репу. Сейчас могло произойти непоправимое. В лучшем случае странный посетитель исчезнет навсегда, в худшем… В худшем будет являться к нам во сне и бесконечно задавать одни и те же вопросы. Действовать нужно было немедленно! "Димыч, погоди, надо поесть…" - первое, что пришло мне в голову.
Димка отвлёкся, мысли его находились где-то между "Дать в репу, и немедля!" и "Неплохо бы поесть, а потом…".
- Погоди с вопросами - солидно произнёс Димка - перекусить надо…
- Перекусить так перекусить, хорошо, очень хорошо - Зёма внезапно закивал головой, как китайский болванчик.
- Ты будешь? - Димка был хлебосольным хозяином.
- Моя не будет, моя совсем сыта, однако - Зёма начал кланяться ещё быстрее.
- Ну, смотри, я второй раз не предлагаю.
Димка повернулся к столу дежурного, на котором лежала еда, но, после прошлого чаепития, от всей еды осталось полкраюхи бородинского и полбанки маслят. И всё! Димка явно опечалился, и как-то нехорошо опять посмотрел на Зёму. "Ты, что ль, всё сожрал?, потому и от еды отказываешься" - читалось в Димкином взгляде. Взгляд не предвещал ничего хорошо. И в этот момент Димка вспомнил про заначку.
- Есть! - Димкин кулак прорезал воздух над головой Зёмы.
- Сто есть? - покорно осведомился тот.
- Банка фасоли со свининой! Будешь?
- Моя не кУсай свинья, савсем не кУсай, однако - сейчас Зёма напоминал татарина.
Я облегчённо выдохнул - неминуемая трагедия миновала. Или была только временно отложена?..
Димка подошёл к той самой микроволновой печке, плюнул на морду Пигхэма, открыл дверцу, поставил банку внутрь, закрыл дверцу, ещё раз плюнул на морду на наклейке и нажал кнопки… Печка заурчала, осветившись изнутри, и в ней началось священнодействие. Димка посмотрел на часы, размышляя, чем бы пока себя занять, затем повернулся ко мне.
"Поговори с ним ещё, иначе он окончательно впадёт в транс и оцепенеет" - сказал я, указывая на "посетителя", застывшего неподвижно.
- Слышь, ты! - Дима чувствовал себя хозяином положения - Давай поговорим просто так, без вопросов и блокнотов.
Довольно часто в Димке просыпалась врождённая тяга к добру и справедливости. Ему казалось, что можно вот так, запросто, поговорить по душам с человеком, и всё наладится. Эх, Димка, Димка…
Зёма встрепенулся - Я готов! И, незаметно для Димки, пододвинул поближе к себе блокнот. Для Димки, но не для меня.
- Слышь, ты, пионер! Я рассказываю, ты слушаешь - Димка зарывался.
- Слушаю, слушаю… - и снова, незаметно, карандаш в руки.
Да ты просто фокусник-иллюзионист! Копперфильд отдыхает! - рявкнул я Зёме в другое ухо. На лице Зёмы появилось по-детски изумлённое выражение, знакомое многим болельщикам. Димка ничего этого не заметил, он рассказывал…
- Видишь всю эту технику бытовую, корейскую? Вон ту, что слева… Ты думаешь, наша хуже? Нет, наша не хуже. Ты думаешь, чайник этот воду быстрее вскипятит, чем наш? На, выкуси… - Димка поднёс к носу Зёмы здоровенную фигу.
Димка не видел того, что видел я. Пока Димка разглагольствовал, Зёма умудрился стащить со стола блокнот, положил его себе на колени. Или не на колени, я уже говорил, что до сих пор не уверен, были ли у незнакомца ноги. В общем, он положил блокнот на то место, где под пальто должны были быть колени, левой рукой прихватил карандаш и, устроившись вот так, по-крабьи, снова строчил в своём блокноте.
"В руководстве клуба нет окончательного мнения по поводу приобретения Лактионова. Сомнения вызывают тот факт, что Лактионов сильнее уже имеющихся игроков. В частности, скоростные качества…"
Я посмотрел не Зёму с некоторым удивлением. Вот так, из ничего высасывать "факты"…
Димка, конечно, не замечал подстольных манипуляций Зёмы. Со стороны могло показаться - ничего особенного, сидит человек, внимательно слушает другого, и только левое плечо у него как-то странно подрагивает. Да и не интересовало всё это Димку. Димку понесло…
- А недавно мы с друзьями в цирке были. В Никулинском, на Цветном бульваре. Медвежата там были, дрессированные, неуклюжие такие, в футбол играли на арене. Один медвежонок смешно так семенил, в центре арены. А когда другой медвежонок упал, испугался, заревел, и побежал к дрессировщику. Он слева там стоял… Все захлопали. Громче всех - шпрехшталмейстер. Ты знаешь шпрехшталмейстера?!
- Знаю… Видел один раз… На пресс-конференции… - Зёма умудрялся отвечать Димке, и одновременно писАть под столом.
- Ты чё, на какой пресс-конференции? И всего один раз? - в Димкином голосе зазвучали ехидные нотки.
- Цирк его удачно на гастроли съездил, встречу организовали, а больше он не приходит - сухо пояснил Зёма
Я невольно отвлёкся на разговор, при слове "цирк" я почему-то вспомнил ту знаменитую, старую афишу, на которой дедушка Дуров выезжает на арену на огромной свинье, но успел заметить, что строчил Зёма в блокноте.
"Руководство клуба следит за игрой Семшова. В случае появления в команде будет играть в центре поля. Или на левом фланге, но вероятность этого невелика…"
"Хватит!" - подумал я - "Надо заканчивать этот разговор. И в репу! Будь что будет. И блокнот отнять!" Но я не успел произнести свои мысли вслух. Микроволновая печка завершила порученное ей задание, и теперь извещала об этом финальной сиреной.
Димка удовлетворённо крякнул и потёр руки. Потом резко поднялся и подошёл к печке. Не забыв плюнуть известно куда, Димка резко открыл дверцу… То ли банка оказалась с дефектом, то ли Димка ошибся с выбором температуры, но приток воздуха и перепад давления во внутренней камере микроволновки сделали своё дело. Банка лопнула в Димкиных руках, обдав его самого и всё вокруг коричневатой жирной жижей. Димка опустошённо обернулся. Он не был расстроен, нет…
Димка был родом из тех мест, где никогда особо досыта и не ели. Почтительное уважение к еде и к труду, которым она достаётся, Димка сохранил с детства. Он непременно возмущался, когда видел, как в американских фильмах, ради потехи, бросаются едой. Его московские приятели лишь высокомерно улыбались…
И сейчас, увидев такую потраву, Димка не был расстроен, был взбешён. Взбешён настолько, что казался спокойным. И я его понимал. Димка осмотрелся вокруг, словно ища, на кого бы выплеснуть свой гнев. Зема вжался в пол так, что оказался почти под столом. Мне Димка ничего не сказал, и мне нечего было ему сказать. Димка повернулся к микроволновке, на дверце которой глупо скалился Пигхем. И Панкратьева прорвало! В целях моего дальнейшего рассказа мне пришлось заменить слова в Димкиной филиппике на более или менее общеупотребимые, иначе некоторые читатели могли бы меня не понять. Отдельным словам литературных синонимов не нашлось, фразу пришлось сократить вдвое за счёт междометий, но смысл сказанного Димитричем остался прежним.
- Во, мля, свинья долбанная! Для чего мы тебя только взяли! Делать ничего не можешь, стоишь только, красуешься! Толку от тебя никакого, только всё засираешь! Какого хрена лыбишься, ты шевелиться будешь?!
Пигхэм на наклейке молчал, словно отвечая на вопрос: "Ну что? Покажем им?!", показывать было нечего…
Я снова уловил за спиной какое-то движение. Это Зёма, съёжившись под столом, опять чего строчил.
- А ну, покажь! - я рванул блокнот на себя. Зема изумлённо смотрел, как блокнот вылетает у него из рук. " В руководстве клуба существуют сомнения по возможного поводу приобретения Титова" - прочитал я - "Прежде всего, под сомнения ставятся игровые качества и польза, которую Титов может принести команде".
- Ну, всё, козёл, или кто ты там, петух! Всё! - моё терпение иссякло окончательное и бесповоротно - Сейчас я тебя казнить буду, сейчас ты за всё ответишь!
По- прежнему не понимая, откуда идёт голос, Зёма заскулил что-то про права журналиста и политкорректность, обещая, в случае расправы подать на меня в Басманный районный суд и написать письмо в Гаагский трибунал, лично прокурору Карле Дель-Понте.
- Да хоть в "Мурзилку" пиши… - я уже знал, куда закатаю для начала - Всё, гад, вышло твоё время…
И в этот момент, как всегда бывает в такие моменты, в дело вмешались непредвиденные обстоятельства. Если в нашей ситуации вообще можно было говорить о предвиденности. Сейчас мне кажется, что это могли быть или второй крик петуха, возвещавшего зарю, или перезвон колоколов в церквушке на Песках. Но… время действительно вышло, время Димкиного дежурства, и в коридоре уборщица гремела вёдрами.
- Шухер давай, козёл! Шухер! - закричал Димка со свистом.
Незнакомец заметался по офису, сшибая стулья, словно ища выход и не находя его. Я почему-то был уверен, что он сейчас рванёт в стену, но не успеет проскочить, и застрянет в ней наполовину. Последнее, что я заметил, как Зёма, схватив бесхозный блокнот, на бегу записывал в него; "Ведутся переговоры с Шукером". А потом…
Потом дверь открылась и в офис вошла уборщица. Оглядев помещение и посмотрев на нас, она сказала с укоризной: "Опять всю ночь квасили…" Мы оглянулись. Зёмы в офисе не было, словно его и не было вовсе. Исчез…
- Да нет, тёть Маш, это мы в шашки… - Димка врал неумело.
Уборщица ничего не сказала и начала оттирать грязное пятно возле микроволновки. Проходя мимо неё, она плюнула на изображение Пигхэма. Правильные традиции приживаются быстро. Вслед за уборщицей появились и Димкина смена. Меня он представил родственником из далёкой глухой деревни, приехавшим посмотреть на Гинера. Другие охранники понимающе кивнули.
Из офиса мы вышли вместе с Димкой. На флагштоке у ворот рубиново-сапфировый флаг, не видимый ночью, развевался на ветру, и большие буквы Ц-С-К-А золотились на утреннем солнце…
Я попрощался с Панкратьевым. Димка заговорил что-то про 200 рублей долга. Я махнул рукой и сказал: "Звони. Но не сразу. Надо обдумать". Домой я возвращался на метро.
Подходя к дому, я понял, что всё вокруг изменилось, и вещи, прежде ускользавшие от внимания, стали вдруг важными. Или не вдруг.
В ближайшем магазинчике, открытом круглые сутки, я купил пару бутылок пива "Красный восток" и пакет подсолённых орешков кешью. И вошёл в свой двор. Там уже кипела жизни. Чьи-то дети носились по двору, оглашая его радостными криками: "Папа! Папа!". Кто-то из детей просил купить ему популярный детский конструктор. У соседне-го подъезда четверо, вероятно, родственники, обсуждали проблему необходимой поездки возле сломанной машины. Один из них, хулиганистого вида, кидался камнями в велоси-педистов. Ещё один, видимо, самый старший, наблюдал за всем происходящим со сторо-ны. Из открытого окна на втором этаже доносилось" …All my troubles seemed so far away…". Но песня звучала почему-то то в стиле "Doors", то в стиле "АББЫ". У подъезда сосед Николай отряхивал песок с кроссовок, после утренней пробежки. Мы поздоровались. Я вошёл в подъезд. Мне совершенно не хотелось ехать в лифте. И я пошёл пешком, на последний этаж. По ступенькам, шаг за шагом, стараясь не пропускать ни одной. На третьем этаже я задохнулся, как старик, и остановился у окна. В окно врывался свежий воздух. И я пошёл дальше. Я дошёл наверх, открыл дверь и вошёл в кватриру. В дом. Дома всё было по-прежнему, да и что могло изменится за одну ночь. Вот только разве что кот, сбросив матрас, спал на диване и рычал во сне. Что снилось усатому разбойнику? Может быть, волки?
Я включил ящик. По одному каналу шёл фильм про танкистов и собаку, на одном танке выигравшим вторую мировую войну в Польше. По другому - реклама японского ресторана, приглашавшего всех желающих на дегустацию рыбы фугу, приготовленной казахскими поварами. Я выключил ящик и включил компьютер. В почтовом ящике я обнаружил пять писем. В одном из них Добровольное братство охоты на вепрей, основанное в 79 году прошлого века, извещало о начале 82-го отстрела секачей. В другом - общество любителей спорта приглашало на пешие прогулки в Царицынский лесопарк. В третьем письме Королевское лингвистическое общество Копенгагена предлагало изучать датский язык. Почему-то в Калифорнии… В четвёртом - известный историк сообщал о том, что факты о невиновности Степана Разина в государственной измене приняты к сведению. И, наконец, последнее письмо, без подписи- Прости, прощай… Я так и не понял - это ошибка или письмо мне?
Я снял трубку, телефон работал, но молчал… "И это добрая примета". Навязчивый такой мотивчик. В дверь позвонили. В голове подозрительно всплыла строка из По:
…Гость какой-то запоздалый у порога моего,
Гость, и больше ничего…
Запоздалый, в десять утра? Мда, как из пушки по воробьям. И я пошёл отрывать дверь. На лестничной площадке не было никого. У моей двери стоял большой пакет, перевязанный крест накрест красной и синей лентами. "Как во времена Потёмкина и Орловых" - почему-то подумалось мне. На бомбу вроде не похоже, да и зачем… И вообще, а судьи кто? Я внёс пакет в кватиру, снял бумагу и увидел… Увидел уменьшенную копию портрета, висевшего во офисе Любимой Команды. Вот только все три изображения непостижимым образом были совмещены в одно, но при этом каждое оставалось самостоятельным. Для того, чтобы увидеть другое, достаточно было только прищурить глаз.
"Голография, едрёныть!" - услышал я слова художника.
Ну, если и не Леонардо, то почти Дали… А что, Димка, ты прав, вот я и посмотрел Гинера!..
Внезапный телефонный звонок вернул меня к реальности. Я оторвался от портрета, жившего уже своей собственной жизнью, и потянулся к трубке…

2002

Хроника одного собрания. Парткомитет неприсоединения и неединения в действии.

Зал бывшего Д бывшей К в праздничном убранстве. Ложи блещут, партер поблёскивает. Сцена закрыта тяжёлым, но безвкусным бархатно-парчовым занавесом, видимо, перешитым из переходящих знамён. Уходит занавес, открывая на заднем плане батальное полотно "Пламенный демократ, несгибаемый реформатор и борец за дело либерализма во всём мире учит азбуке и основам жизни сына турецкоподанного". Пламенный, несгибаемый и борец трёхглав как три источника, три составные части либерализма – карты, деньги, два ствола. Бурные и продолжительные аплодисменты. Всё встают. Поют "Вышли мы все из народа, кто бы дверку прикрыл" Здравицы "Ура нашему светлому либеральному будущему" сменяются криками "Позор ностальгирующим по сссрэ". На сцену выносят плакат "Последнее у бедного и вор не берёт. Там нечего". Оркестр хора песни и пляски имени монаха Бертольда Швондера под управлением генерала от нефтепродающего комплекса полноценности исполняет плясовую "Жили двенадцать разбойников, никого не грабили, только оставляли себе своё". Делегатам съезда зачитывают приветственную телеграмму от начинающих скотопромышленников из Заполярья. В зале гаснет свет, на сцене появляется человек, в белой рубахе до полу, с табличкой на шее "Кающийся". Гаспада, начинает он срывающимся голосом, гаспада, мне нелегко говорить, тяжкое пятно на мне, гаспада, я, я...срывается в рыдания... Зал тяжело загудел. Да, гаспада, пятно, я - бывший...он собирается с духом...учёный. Зал взрывается негодованием – Позор, позор, таким не место в новой России. Какая низость - кричит делегат от сообщества медиарынка - как Вам не стыдно, шли бы лучше побираться. Быдло научное - резюмирует представитель общества санитаров леса, поля и рынка, закусывает Хеннесси анчоусом. Но я, гаспада, - сквозь шум снова слышен голос кающегося - не пропащий. Свет истины открылся и мне. Я встал на путь исправления, недавно вскладчину с такими же бывшими учёными и другими прежде антисоциальными личностями, взял в аренду ларёк, пусть это только начало, но мы исправимся, верьте нам, гаспада, мы станем достойными среди вас. Тишина в зале. На сцену выскакивает купец первой гнильдии, бросает об пол кепи из аглицкой вул, от кутУрью Нихухрымухры, в дизайне "аэродром" - Ааа, ладна, беру учёнишек на поруки, научу торговать арбузами, людьми станут. Правильно, мож и из них чего путное получится - неожиданно добреет делегат от профсоюза привокзальной торговли беляшами. Кающийся, просветлённым лицом, идёт за кулисы. Мимо него, ещё непросветлённым, на сцену выходит следующий кающийся. Зал опять затихает. Гаспада, выпаливает второй, пятно и на мне, я - бывший офицер. Зал взвывает и бушует. Чтобы разрядить обстановку и развеселить достопочтенное собрание, оркестр хора песни и пляски играет старинный романс "Разговор с фининспектором на даче в Барвихе". Делегаты успокаиваются, розовеют лицами и благодушествуют помыслами. Представитель общества санитаров леса, поля и рынка доверительно говорит делегату трейд-юниона производителей поп-корна - Да я за эту нашу новую светлую жизню кого хошь порву. Да, соглашается сидящий рядом дипломированный нарколог-хиромант, только сумасшеТший может не понимать преимуществ либералиСма. На сцене новое действо - оратор от самой партии света, сокращённо СсыПосСы разоблачает клеветническую суть высказывания "Мракобесие начинается с власти лавочников", а также клеймит позором чуждую нашей молодёжи песню со словами " мясники выпили море пива, мясники слопали горы сала", как зовущую назад, в дебри и руины, хотя название «Стриптиз» оставляет определённые надежды на то, что авторы в будущем осознают и раскаются. В пример ставится известный телекулинаропоющий и тоже водоплавающий. Зал поначалу реагирует вяло, потом вдруг начинает подпевать «Нам и этого мало, и этого мало». Оратор изображает удивление. Председательствующий Альхен, партийная кличка – БлюТиф, инет-ник - $BlueTheef$, предлагает перейти к фуршету, закусить, чем послано от щедрот. Официальная часть заканчивается исполнением партийного гимна "Выпряг народ лошадей, и купчину с криком "Ура" по дороге помчал". Аплодисменты, все расходятся, некоторые уезжают, прямо в зале. На сцене появляется Лопахин с бензопилой, голдой на шее и рубашкой апаш от ВерсачИ с надписью-слоганом во всю грудь "Вишнёвый сад теперь мой". На заднем плане Фирс протирает стекло черного мерсИ-деса. Занавес. Полный.
 

Назад.